==>Трактир "Крыло Ангела"

Добровольная утренняя прогулка, пусть и длиной в каких-то  возможно показавшихся ничтожными для кого то несколько минут  была подобна  четвертованию, а то и того хуже, соревнуясь  со всеми возможными и невозможными муками ада, которые казалось бы пережил  отчаянно паникующий вампир, нарушая  почти все существующие догмы, дабы только лишь спасти шкуру собственную из лап глубоко ненавистного солнца. Человек шедший рядом с ним, беспечно улыбающийся и временами теряя равновесие, в силу хмельного пошатывающегося шага, приваливаясь к плечу  значительно  встревоженного, кусающего бледные губа Фауста, располагал знанием  о принадлежности  темноволосого, улыбчивого бармена к расе  детей ночи, что было просто немыслимо, недозволительно. Однако, он  не преминул помочь вампиру, коих не смотря ни на что,  открыто не жаловали в  данном городе, но он, даже зная о пристрастиях вампирских, о их возможной корысти до артериальной жидкости и тем не менее.
Де Грассия вновь обратил  испытывающее прищуренный,  все так же хранящий оттенок некоторого удивления взгляд на  активно барабанившего в  тяжелую дверь кулаком Диего,  не находя столь вожделенных ответов, с некоторой досадой подмечая, что вероятно мотивы поступков данной весьма и весьма странной личности так и останутся для него  непостижимыми. 
- Чрезвычайно признателен за гостеприимство, месье Диего. – торопливо  пролепетал вампир, буквально заскакивая вслед за своим спасителем в спасительный, столь радующий глаз  обволакивающий, мягкий полумрак холла, стремясь как можно быстрей оказаться в недосягаемости  взора стремительно светлеющий,  наметав края лазурным шелком нитей,  небесной тверди.
Спасен, он,  наконец спасен.
Де Грассия с облегчением выдохнул, унимая учащенное, рваное сердцебиение, несколько прикрывая глаза, позволяя нервозному, подрагивающему оскалу покинуть уста, будучи  замененным  более привычной  и куда более спокойной, медленно проступающей на лице, тонкой неуловимой полуулыбкой.
Однако, ликовать  Фауст и не думал, прекрасно располагая осознанием, что  бдительности стоит удвоить, если и не утроить, ибо безопасность  его может легко принять облик мнимой.
- Я крайне благодарен вам, месье, за вашу доброту, за то, что дали мне временный кров, чем оказали величайшую помощь -    еще раз вымолвил вампир, останавливаясь в нескольких шагах   от  не высокого кресла, на котором уютно расположился  хозяин угодий сих.

Полностью поглощенный изучением апартаментов своего неожиданного спасителя, он, казалось бы, и забыл о последнем,  с неподкупно ревизорским видом  скользя изучающим  взором  по покоям,  с любознательностью достойной лучшего направления изучая убранство и предметы антуража, так сказать  фонового плана, с интересом   приглядываясь ко всему, сопровождая свои похождения тихим,  но крайне выразительным хмыканьем и насмешливым шипением, в общем поведением более напоминая  особо наглую кошку, которой довелось попасть в колбасный погреб и, теперь чувствуя явной хозяйкой положения, не спеша, пользуясь неожиданной привилегией,  приступать к трапезе,  деловито прохаживалась средь всего этого богатства, прицениваясь к в изобилии хранящимся здесь изделиям,  размышляя какое бы схарчить первой. Правда, вампира мало интересовали колбасные творения, ровно как и не воспылал в душе мнимый интерес к предметам утвари обители Диего. Существо бармена,  истомленное мучительно долгим и непомерным рабочим временем, тревогами и страхами истерзавшими сознание его, покуда не насытились вовсе, носящими не слишком оптимистичный характер думами , как то было привычно израсходовав  всю свою энергию стремительно слабело и пустело, требуя отдыха для восстановления  утраченного и  опрометчиво израсходованного, ну, или же на конец исхудалый пищи отнюдь не духовной.  А посему вампир, осознавая, что покой ему только снится  и  беспечно почивать в угодьях человека более чем недальновидно и глупо, силился всячески отвлечь себя от сладких, неотступно преследующих его истомленное создание  видениях  о дреме и снеди, тщательно исследуя окружающий антураж открывшейся панорамы.
Тут подал свой голов Диего,  принуждая  де Грассия переключить на него свое внимание,  возвращая  на  лик милую, привычно  ничего не означающую, ни к чему не побуждающую вежливую, даже можно сказать услужливую улыбку. Улыбку бармена, самую безопасную, хоть и натуральную.
- Нет и нет, месье, даже зная кто я вы не  оставили меня, или что того хуже, не стали афишировать принадлежность мою к той или иной расе – прямо говорить, как бы то ни было глупо, что он вампир Фауст все так же не решался, все так же позволяя наивной, маленькой надежде на то, что человек его спасший останется в неведении относительно личности  странноватого бармена, обеспечивая себе тем самым право на существование.  Признаться, вампир уже подумывал над возможным вариантом переждав сей день порешить своего недавнего клиента, нынешнего спасителя, вырезав так же и весь персонал данного  дома.  И дело вовсе не в резкой  антипатии к данному человеку, или же вожделении жатвы кровавой. Нет, просто де Грассия обеспечивал своей шкуре и репутации сохранность, понимая,  какой козырь в руках у Диего. А ведь ему еще многое нужно сделать, еще очень и очень многое исполнить, а главное найти, непременно найти то, что некогда столь опрометчиво, по глупости своей несусветной утерял. Найти и во что бы то ни стало вернуть.
Однако, похоже Диего  даже в таком состоянии куда более смекалистым, чем то предполагал сонливый, почти сморенный дремой вампир,  который во время сей беседы успел даже тяжело привалившись плечом к стене заняв позицию несколько позади кресла хозяина дома, но оставаясь у последнего в поле видимости, чуть запрокинув голову, полуприкрыть глаза. Услышав заявление собеседника, Фауст, пользуясь тем, что  лик его не разглядеть в мягких, но густых потемках  досадливо поморщился, лениво шевельнувшись, переводя на брюнета, расположившегося в кресле любопытствующий, несколько мутный взгляд темных глаз. И все-таки невероятный человек. То ли поразительно беспечный,  то ли непомерно хитрый. Де Грассия  тихо хмыкнул, окончательно прикрывая глаза, улыбаясь чуть шире, однако, все так же не обнажая клыков.
- Право, уж лучше бы вам иным способом обеспечить себе безопасность, оставив на произвол судьбы или же стравив в ненавистью народа. – резонно отметил вампир, коротко и тихо рассмеявшись, чуть покачав головой, позволяя себе тяжкий вздох и нехотя, лениво и медленно продолжая говорить – Никогда не задумывались чего стоит слово вампира данное человеку? Впрочем, данное слово я вам даю. Обещаю, что при следующей нашей встречи на вашу кровь не позарюсь и как на потенциальную еду не посмотрю.
Спаситель горько рассмеялся, отпуская колкое,  полное не прикрытого сарказма замечание, де Грассия безмолвно согласился, погружаясь в спасительную тишину, прерываемую лишь редким, далеким гулом просыпающегося города. Глаза вампир удосужился открыть лишь заслышав подозрительный дребезг, брызнувшего  осколками бокала, вздрагивая, рефлекторно дернувшись чуть в сторону  противоположную неожиданному звону, распахивая глаза, метнувшись настороженным взглядом в сторону возможного агрессора, однако натыкаясь взором на расколотые бокалы и высокий графин, заливающий  ковер темным пурпуром вина. Невольно поежившись пришедшей на ум вполне справедливой ассоциации, бармен поспешил отвести взгляд от бурого, вызывающе темнеющего  медленно расползающегося пятна, обращая взор на Диего, что с хладнокровным спокойствием внимал небольшому катаклизму,  являя собой отсутствующую задумчивость. Отчего-то Фаусту вспомнился брат. Именно с подобным отрешенным, задумчивым выражением на бледном, казавшимся столь взрослым и не по годам мудрым лике восседал по обыкновению Эрих, чуть закусив губу, устремив подернувшийся мечтательной дымкой взор вдаль, раздумывая вновь о чем-то,  несомненно, важно и значимом.  Не чета своему на редкость легкомысленному, безрассудному и импульсивному братцу, не чета. Де Грассия вновь поежился, зябко передернув обманчиво узкими и хрупкими, даже худощавыми плечами, предпочтя и вовсе закрыть глаза, найдя спасение в  обволакивающей темноте дремы.
- Да будет так! -  вновь мысленно остался солидарным вампир, не рискнув высказаться вслух, прерывая пылкие, страстные  речи, вероятно благополучно забывшегося  Диего. Однако, тот уже вспомнив о существовании  молчаливого вампира, расположившегося чуть поодаль у стены, вскинул голову, прожигая  Фауста пристальным взглядом.
- А  ты попробуй – спроси. Я не смогу тебе пообещать, но постараюсь дать ответ. Так по чести, вероятно, будет – мило, беззаботно улыбнувшись предложил значительно насторожившийся  Фауст.

Де Грассия тихо, почти неуловимо для слуха человеческого, хмыкнул, тонко, несколько угловато и ускользающе улыбнулся  неудовольствию и в некоторой степени вероятно справедливым обиде и возмущению мягкой,  теплой волной толкнувшим его в грудь на краткий момент жаркой, возбуждающей волной захлестывая  изголодавшееся существо вампира, невольной дрожью прокатываясь по тщедушным, хрупким телесам, слабой, но вполне ощутимой пульсирующей болью отдаваясь в деснах. Болью сродни той, когда у младенца режутся зубы. Вампир, мысленно с чувством чертыхнувшись, распекая извечно алчущую жатвы тварь внутри себя,  прикрыл глаза, с усилием втягивая воздух сквозь судорожно сцепленные клыки. Как разумеется, чрезмерная диета и строгие огранки да лишения порой даже банально самого необходимого и потребного для полноценного существования и правильного функционирования упомянутого существа к добру не приводят. Как, вероятно, не привели и де Грассия. Он слишком долго не ел, всячески, как бы то не курьезно звучало, открещиваясь от мысли о столь возможном  заимствовании чьей-либо артериальной  жидкости, не  желая хоть как-либо выдавать принадлежность собственную к порой ненавистной расе. А возможно просто желая доказать нечто  некой безызвестной личности, желая не то превзойти, не то оправдаться. И теперь, когда истощенное существо цеплялось за любую возможную подпитку, стремясь восстановить хотя бы малую толику стремительно и столь недальновидно утерянных излишне безмятежным и наредкость рассеянным Фаустом жизненных соков, совсем рядом, в нескольких шагах столь спокойно и  мирно восседал  человек, носитель живительной, столь потребной ему спасительной влаги, невозмутимо разглагольствуя,  развлекая своего гостя высокопарным трепом, едва ли и вовсе подозревая какими мучительными думами терзается сознание  клыкастого гостя.  Бармен, юрко, стремительно скользнув языком по скоро ставшим сухими  тонким бледным губам, собрал длинные, чуткие пальцы холеных рук в кулаки, стремясь отвлечься, наконец, от табуированных дум, старательно сосредотачивая все свое внимания на словах собеседника, силясь уловить и осознать смысл произнесенного. По губам спасителя  на  краткий миг змеей скользнула острая, несколько двусмысленно сладковатая улыбка, невольно настораживая и без того взвинченного, суматошного бармена, принуждая чуть изогнуть брови, обозначая  легкое недоумение.
- Осторожнее.
Фауст лишь безмятежно, мило улыбнулся, изгибая губы в привычной и  прилипчивой, словно особо настырный  репей, однако, бессчетное количество раз спасающей его в подобных ситуациях улыбке. Легкой, носящей характер угодливой, почти неуловимой, но ощутимой скорее на уровне подсознательном улыбкой. Поведение и слова Диего его весьма и весьма тревожили, принуждая все существо  еще более того настораживаться, чутко вслушиваясь в тембр неторопливого, словно смакующего каждое слово голоса, всматриваясь в несколько отстраненно задумчивый лик, с жадностью силясь уловить хотя бы жалкую тень эмоций, достаточно болезненно и чувствительно реагируя на каждую фразу, что срывалась с уст его. Фауст не переставал удивляться  этому смертному.  Столь мастерски  нащупать болезненную,  лишенную всяческой защиты точку и с удовольствием касаться ее,  помимо воли  всколыхнув в де Грассия  ряд чувств и эмоций давно и столь благополучно забытых, неволя столь остро и заново переживать их. Необыкновенный, чудесный дар, преподношение всевышнего или же осознанное желание испытать излишне заигравшегося нерадивого актера, являющего собою  до того откровенную фальшь.
-Какая ирония, месье Диего. – мягкий, по звериному бесшумный шаг из  полумрака, с явной неохотой отрываясь от  поверхности уже верно успевшей полюбиться стены,  прищурив плещущие фальшью  мнимого веселья и  беззаботности глаз, искривив губы в широкой,  вполне довольной жизнью улыбке, подобно пресловутому Чеширскому коту, разве что клыков не обнажая. Упрямая овечка упорствовала в грехопадении, а в данном случае в своей лжи, виртуозно играя избранную ранее  роль до самого конца, не смотря ни на что. -  Однако, думаю данное ваше пожелание я исполню, коли вы столь настоятельно просите. Премного благодарен.
Были ли эти невозмутимые слова, сдобренные лишь долей  извечной насмешкой, ответом на своеобразный вызов Диего или же покорностью судьбе в столь извращенной форме не знал даже сам де Грассия, впрочем, предпочитал даже и не задумываться. Вампир, прошествовав к предложенному столь рачительным хозяином угодий предмету утвари, отпустился в его мягкие объятия, с всевозможным комфортов устраиваясь и откидываясь на спинку  его, лишь после сих не хитрых махинаций обращая на собеседника свой взгляд. Впрочем, привычно используя очередную из многочисленных своих уловок. Смотря вовсе не на лик Диего, как то могло бы показаться изначально, а чуть выше его правого уха. Так гораздо легче лгать, проверенно, доказано, усвоено.
- Тем не менее  несколько необычный, я бы даже сказал противоестественный интерес – усмехнувшись  спокойно заметил бармен, с легким намеком на ехидцу на  долю мгновения  проскользнувшей в темноте отрешенных,  печальных глаз. Не вздрогнул. Сдержался. Хотя вопрос был сродни хлесткой пощечины. Фауст повел узким плечом, досадливо дрогнув уголками губ, плотнее их сжимая. Пора бы ему пообвыкнуться с мыслью, что данный человек в его тайну уже посвящен, не смотря на ярое не желание самого вампира. Право, лучше бы его убить. Это значительно поубавит бармену хлопот, коих у  него и без того количество отнюдь не малое, что несомненно значительно мешает продвижению его к желаемой цели. Де Грассия вздохнул, медля, прежде чем ответить, наконец, переводя на своего спасителя острый, пронзительный взгляд раскосых глаз. – Но коли сие любопытство столь сильно, пожалуй, отвечу. Да и к чему теперь таиться?  Чистокровный.
Пересмешник  мягко и вежливо улыбнулся, чуть склонив голову к плечу, словно намеренно желая продемонстрировать всю свою непосредственность и невозмутимость.  С этим человеком ему необхадимо было бы быть бдительным. А иначе…

Тяжелое, частое дыхание с  тихой, но, тем не менее,  должно быть слышимой для смертному, что восседал не столь далеко, как хотелось бы,  срывалось  с чуть приоткрытых бледных губ. Словно хозяин их пробежал не одну милю, гонясь или отчаянно желая убежать, спрятаться, раствориться в темноте. Признаться,  подобное желание существовало и сейчас. Вскочить и, не взирая недоумение или даже испуг хозяина сих угодий, ставший для незадачливого вампира спасительным укрытием,  опрометью бросится вон. Туда где сей возбуждающий, манящий запах  разгоряченной поилом плоти не достигнет его чувствительного обоняния.  Сие незамысловатое, но столь сильное желание  ворохом раскаленных углей жгло грудь, терзая существо  бармена в когтях противоречий моральных устоев и остро чувства воистину звериного голода, скрадывая дыхание, сдавливая грудь тугими стальными обручами. Но более того хотелось приникнуть истомленными жаждой желания  спасительной влаги губами к шее смертного, столь опрометчиво спокойно вальяжно восседавшего в кресле напротив и..
Фауст тонко, угловато улыбнулся, несколько двусмысленно и опасно, в такт мыслям своим, покачав головой. Нельзя. Не сегодня, не сейчас и не с этим человеком. К тому же он дал слово. Слово вампира, чистокровного вампира. Слово де Грассия. Впрочем, стоило бы справедливо задуматься чего стоит данное обещание вампиром человеку?  Стоило ли столь кропотливо придерживаться небрежно оброненного слова, что являлось лишь неким порывом внезапного альтруизма и  невероятного благодушия в пользу потенциальной пищи?
Тонкие, темные,  извечно  несколько приподнятые и чуть изломанные, словно обладатель их пребывает в постоянном легком, приятном удивлении, брови дрогнули, чуть отпускаясь к переносице. В нем тщеславно и высокомерно  вещало  сознание вампира, что сладкими, ублажающими трелями мягко подталкивало изголодавшуюся сущность Фауста  к соблазну, то бишь к угодному ему грехопадению. Ослабшее, страждущее существо бармена было  наиболее подвластно пагубному влиянию алчущего крови и боли зверя до сей поры мирно восседающего в недрах разума  и не тревожащего порядочного вампира своими коварными песнями. Что и говорить почва весьма благодатная.
А между тем  благополучно по самую макушку ушедший в невеселые думы Фауст внезапно проворно уцепился и поймал себя на осознании, что взирает на Диего уже не как на спасителя и  приятного собеседника, а на объект, что является сосудом для ношения столь вожделенной им  артериальной жидкости. Чревато. Весьма.  Как для вампира, что  не удержавшись таки от весьма колоритного такого, столь аппетитного, во всех смыслах того слова и манящего соблазна приласться таки грехопадению отведав жаркой плоти  альтруиста испанца, так неосторожно приютившего  в стенах дома своего порождение порочной ночи. Как и для самого хозяина  временного приюта, что обрел непутевый вампир, коий, о горе всевышнему и всенижнему, проклацал клыками смертоносный для него рассвет,  полностью поглощенный обязанностями бармена и милому, непринужденному  разговору с посетителями.  И это и есть ужасный и  жуткий вампир, которым  уже много веков принято стращать непутевых, супротивных  чадушек, дабы те, ужаснувшись уготовленной им участи стать обедом, ну или ужином для  кровожадного, клыкастого ирода, должны были непременно встать на путь истинный, прекратив портить своим тятям кровушку и нервы? О скорбь и бесславие на его, пусть пока и не седую, но более чем беспутную, бессмысленную головушку! Порой и самому вампиру становилось удивительным, как  так получилось, что его  поразительно беспечная голова до сих пор нахлобучена на тело, исправно держась на  плечах и служа своему хозяину для ношения головного убора? А не, скажем, благополучно прибита к узорной дощечке, пребывая эдаким трофеем на стене в гостиной комнате у какого-нибудь заправского буржуя, купившего  оный за бесценной у охотника на вампиров. Или, на худой конец, при самых прискорбных обстоятельствах, не простаивает  заботливо утрамбованная в виде унылого, сероватого праха в  дорогом, расписном вазоне на  прикаминной полке все у того же упомянутого ранее, предприимчивого буржуя. Впрочем, для Диего, непосредственно, сложившаяся ситуация было куда более чреватая  и опасная, переходя в стадию губительно роковой, нежели чем для терзаемого чувством жажды вампира.
- Право дело, mon cher, что вас так восхитило или поразило? В своих словах я не увидел ничего достойного подобных слов. -  тихий чуть насмешливый, но мягкий голос де Грассия острым нажжем безжалостно вспорол давящую тишину, окутавшую  полутемное помещение. Вампир несколько поморщился, почти не уличимо. Хрипотца в обволакивающем, словно бы мурлычущем,  точно  у представителя  рода кошачьего баритоне отчетливо проступала хрипотца. Нет, скорее даже сип. Во рту  ощутимо пересохло, теплой, мучительной пульсацией отдаваясь в небе,  пока еще вполне терпимым жжением в области значительно выступивших  глазных зубов. Казалось бы, с каждой минутой в компании смертного жажда все более давало о себе знать, иссушая слизистую рта и гортани, вырывая из горла тихий сип при дыхании, учащая и срывая оное.  А посему вампир справедливо решил свести к  минимуму свои реплики, силясь ни чем не выдавать свое далеко не наилучшее состояние. К чему человеку знать о  вожделении, терзающем плоть своего неожиданного гостя. К тому же осознание чего, а точнее кого возжелал  миловидный, улыбчивый бармен, промышляющий в трактире, носящем весьма специфическое название «Крыло Ангела», вероятно, так же  порадует Диего. Посему лучше на сей момент благоразумно придерживаться  простой народной истины: «Меньше знаешь - крепче спишь». А  проницательный испанец и без того знал значительно больше чем то требовалось расчетливому  де Грассия.  Право, лучше бы все-таки вампиру позаботится о сне своего спасителя, обеспечив тому крепкий, а главное непробудный сон в весьма удобной деревянной обители, при саване и тонкой, дымящей свечи.
Внезапно, словно заслышав нехорошие флюиды, исходящие от  безмятежно улыбающегося, невозмутимого гостя, Диего подорвался с кресла, вскакивая на ноги и метаясь по комнате, а затем застывая напротив недоумевающего вампира, вежливо изогнувшего бровь в немом удивлении. Опасно близко. Де Грассия осторожно вжался в спинку кресла, вцепляясь длинными, чуткими пальцами в мягкую обивку кресла, с трудом подавляя порыв оттолкнуть или отскочить от своего спасителя. Слишком велико искушение и желание. Фауст даже попытался зажмуриться и помотать головой, отгоняя нежелательные, весьма назойливые мысли, но вместо этого как-то неловко  дернулся, мотнув головой, позволяя длинным прядям темной челки, отпустится на лоб, закрывая глаза.
Губы  Диего разомкнулись, но голоса его  вампир словно бы и не услышал, зачарованно взирая на смертного, столь опрометчиво приблизившегося  к голодному вампиру, как  кот, изготовившись к прыжку, замер, не сводя с добычи тяжелого взора. 
Смысл слов дошел до затуманенного жаждой сознания внезапно, шумным гомонящим вихрем ужаса и негодования врываясь в темноволосую голову вампира, действуя отрезвляюще, не хуже чем  ведро ледяной, колодезной воды  одним  махом опрокинутое на голову.  Темные, бездонные и столь печальные глаза  загадочного бармена с замедление, словно не веря до сих пор в услышанное моргнули, а затем в искреннем, не прикрытом изумлении расширились, как расширились и зеницы в животном страхе. Слова сродни удару под дых, неожиданные, перехватывающие дыхание и отчего-то жутко обидные.
Не выдержав, Фауст, в слепом испуге и остро переживаемом ошеломлении, стремительно подорвался с кресла, почти шарахнувшись от Диего в сторону, занимая позицию за спинкой кресла, словно желая оградится от него оным, вцепившись в мягкую обивку его бледными, напряженным пальцами холенных, аристократичных рук. Да как он посмел? Как узнал? Ведает ли он что творит?
- Месье Диего, что за  предложение?!!! Вы явно не в себе! Абсурд! – глаза вампира лихорадочно блестели, хаотично метаясь по совершенно невозмутимому, даже нагловато усмехающемся лицу негодяя. Признаться, вампир едва подавил желание совершенно по-детски  прикрыть ладонью губы,  словно силясь скрыть еще более удлинившиеся и выступившие клыки, пульсирующие болью уже нестерпимой. Запах смертного кружил голову, манил и пьянил, куда пуще, нежели людское  поило.
-  Rien de pareil! Де Грассия, немедленно….нет, сию же секунду, прекрати истереть и успокойся. Он просто забавляется, проверяет тебя. И ничего более. Ничего! А посему возьми себя в руки и будь осторожнее. Он далеко не столь прост, как то могло бы показаться – возмущенно дал себе четкий устав вампир. Иногда, особенно в столь критические ситуации, мысленный разговор с собой имел довольно таки большое влияние, помогая, сосредоточится и успокоится. Нет, он не позволит этому смертному загнать себя в угол. Фауст осторожно сглотнул, не сводя с своего противника не мигающего змеиного взгляда, чуть затравленного и удивленного. Все хорошо.  Вампир еще сможет выкрутится из данной фривольной ситуации, если учесть, что подобная реакция на данное весьма странное предложение могла бы последовать и у простого смертного. Подумать только тебе ни с того, ни с сего предлагают отведать на вкус не вина и не какого0либо экзотического блюда, а самой настоящей крови. Вероятно, реакция будет далеко не адекватная и несколько бурная.
- Месье, вероятно, вы меня с кем-то спутали, а возможно я вам не слишком хорошо понял. Прошу прощения, но решительно не понимаю о чем вы хотите мне поведать – вампир силился говорить ровно, размеренно, всеми силами подавляя  предательскую дрожь в голосе, изгибая  бескровные уста в  виноватой, мягкой улыбке, демонстрируя милые ямочки на щеках, но не клыки, пряча взор темных глаз за стрелками темных ресниц. Между тем мягко, бесшумно отступая назад, желая увеличить  расстояние между ними, укрывшись в мягких объятьях бархатного  сумрака.

- La racaille maudite – с чувством подобно рассерженной неуклюжим любителем, коему внезапно вздумалось потакать своей минутной блажи, совершив пешую прогулку по угодьям лесным и между тем прервав безмятежный, полуденный сон пригревшейся в лучах солнца рептилии, лесной флоры змее язвительно шипело существо горделивого аристократа вампира. - Mon Die, право любезный месье, какая жалость, что, увы, я не имею привилегии угостить вас изысканным яством с барбитуратами. Или же, пусть и не столь утонченно, но действенно перегрызть вам прелестное горло.
Право это был бы выход наилучший для преисполненного негодованием и острой жажды вампира. Лучше бы вампиру таки перестать отчаянно цепляться за свой далеко не столь блестящие и виртуозный, как несколько ранее, блеф и довольно призрачные моральные устои и продемонстрировать зашедшему излишне далеко смертному свой истинный лик. Лик вампира. Лик зверя чрезвычайно алчущего своей жатвы кровавой, вероятность которой углядел в стоящем напротив испанце.
Более всего в данный момент Фаусту хотелось зарычать или зашипеть, вздыбив загривок и ощерив внушительные, устрашающего вида клыки, наглядно продемонстрировав Диего, что под роскошным, мягким мехом сей твари скрывается высокой закалки сталь, пригодная акуат для литья пушечных ядер. Показать, что он отнюдь не покладистое ручное творение, что намеренно смиренно выслушивать далеко не лесные, насмешливые реплики от нового знакомого, пусть даже тот и является его опрометчивым горе спасителем. Охотно продемонстрировать когти и клыки, примером наглядным, прекрасно доступным для понимания даже и столь хмельного и развязного разума, передав, что те являются отнюдь не эффектной, но совершенно безобидной и бесполезной атрибутикой касты детей ночи.
Однако, прекрасно осознавая так же, что именно того излишне проницательный и зело любознательный испанец и ожидает от него, с трудом удерживался от вспышки гневной, лишь плотнее сжав бледные уста, изломанные в уже не столь непринужденной и миловидной полуулыбке, нежели ранее, незадолго до того. Зрелище, вероятно, получилось достойное лишь снисходительной жалости,  излишне нервозное и испуганное, ибо  ехидная ухмылка, подвешенная на лукавые губы оппонента расплылась чуть шире, даря  раздосадованному клыкастому осознание, что сей маневр успешным считать никак нельзя и похоже весь его превосходный блеф был достаточно легко постигнут.
На полное глумливого сарказма изречение, что небрежно сорвавшись с уст хмельного хозяина угодий, хлесткой пощечиной стегнув по нежному кожному покрову щек  застывшего в некотором отдалении Фауста, тот не удержавшись, вызывающе взбешенно ощерился, на долю секунды  продемонстрировав столь настаивающему на своем молодому смертному устрашающего вида, белоснежные, чуть поблескивающие клыки. Затем же снова, словно опомнившись и ощутимо дрогнув, смыкая губы и  спешно вскидывая узкую, изящную холеную кисть,   лихорадочно прижимая длинные пальцы к дрожащим бескровным губам. Как  опрометчиво, право дело! Он пребывающий в состоянии взвинченном до самого предела своего, лишь за прошедшие сутки переживший массу  весьма не приятного характера потрясений и стрессов, сколько за пол жизненного века своего на испытывал, был подвергнут  столь ненавистной солнечной терапии, а теперь в добавок ко всем выше перечисленным прелестям, еще и ( как будто того ему  было мало!!) подвергнут сильнейшему чувству жажды и мучительным болям во всем истомившимся по пище теле.  А посему, отнюдь не мудрено, что столь остро и болезненно реагировал на откровенную провокацию с завидным энтузиазмом потешающегося над обескураженным, раздраженным вампиром смертного, который пока еще должно быть и  не осознавал, что  шутливо поддразнивает вовсе не безобидную дворовую, брехливую шавку, а тварь куда более опасную. Впрочем, тут вопрос весьма спорный, ибо пребывая в подобном состоянии изнеможенный, полусонный, да еще и вожделеющий крови де Грассия едва ли был способен оказать весомое, достойное сопротивление  простому смертному.
- Merde! Как вы смеете насмешничать, месье?! – не удержавшись таки глухо, все еще стоически зажимая ладонью уста, силясь более не доставить Диего удовольствия лицезреть его клыки, вызверился вампир, яростно сверкнув темными глазами, демонстрируя  праведное негодование свое к столь неучтивому поведению своего спасителя. Между тем, с отстраненным интересом размышляя, долго ли ему удастся продержаться  в нелегком противостоянии своей жажде.
Внезапно, испанец, издав  полный гнева и злости, протяжный, негромкий рык, ринулся на потерявшего всякого бдительность бармена,  единым резким движением сметая с  пути своего  препятствие, что  загодя  рачительно воздвигнул между ними  испуганный и удивленный де Грассия. Кресло, на которое он возлагал столь большие надежды, надеясь, что то хоть как то сумеет удержать пыл темпераментного, неугомонного испанца, что не оставлял попыток приблизится к бармену, с глухим стуком опрокинулось на бок. Смертный, к великому  потрясению Фауста оказался удивительно проворен и стремителен,  парой звериный, широких прыжков преодолев расстояние, установленное между ними  расчетливым, вспуганным вампиром. Отпрянуть или отскочить от  резвого испанца бармен  не успел, внезапно оказавшись заключенным в цепкую хватку  проворных рук, что с внезапной силой сжали по-детски хрупкие плечи вампира. Де Грассия  издав приглушенный звук сродни возмущенному писку или же пораженному оханью, отчаянно дернулся в оковах рук, силясь выцарапаться из внезапно стальной хватки  смертного.  Диего с остервенением затряс бедолажного, уже  окончательно прекратившего что-либо понимать и осознавать вампира, словно голодный неандерталец, старательно  трясущий ветви бананового дерева в ожидании вожделенного лакомства. Голова безвольно мотнулась, а на высокий лоб упали темные, излишне длинные пряди встрепанной, непокорной челки, закрывая в ужасе расширенные темные очи.  Изумленный, полный негодования и странного животного страха вампир, чувствовал себя беспомощным школяром, которого охотно трясли более старшие сотоварищи за какие-либо мелкие погрешности или же в банальном стремлении получить от «младшенького» звонкую монету.  Вампир безнадежно, судорожно  цеплялся за руки  распаленного испанца, за его плащ, силясь хоть как то  приобрести и удержать более устойчивое положение, прекратив сию безумную тряску.
- Отпусти меня немедленно, сию же секунду! – испуганно проклацал де Грассия, обреченно зажмурив глаза, издавая тихое хныканье, осознавая, что желаемого эффекта его фраза, долженствующая прозвучать, как резкий приказ, не произвела. В подрагивающем голосе явственно проступала мольба, обида и испуг.  Панорама пред глазами благополучно расплывалась, метаясь темными и алыми вспышками, с уст же срывалось хриплое,  рваное и тяжелое дыхание. Ощущать Диего так близко от себя было более чем невыносимо. Тело содрогала крупная  дрожь, холодной  волной липкого ужаса прокатываясь по кожному покрову. Де Грассия  тихо шипел и тряс головой, пытаясь избавиться от ощущения затягивающего подавляющего тепла исходящего от кожи смертного, такого нужного ему после этих дней бесконечного холода. Голова без его воли склонилась набок, он заскрежетал зубами в попытке сдержаться от желания впиться ими в смуглую кожу изящного изгиба шеи Диего, прокусить нежную плоть, почувствовать вкус крови под языком, смаковать её вкус, как терпкое вино. Бескровные, бледные, сухие губы подрагивали и нервозной, диковатой улыбке.
Однако сие  неистовое желание было благополучно сметено внезапной выходкой  смертного, что прекратив таки встряхивать безвольного вампира, как пыльный ковер, внезапно на выдохе обдал лик настороженного бармена жарким дыханием, тихо шепча что-то, принуждая Фауста молить всех известных ему богов что бы сия соблазняющая изголодавшееся существа пытка, наконец, закончилась и… резким, властным рывком притянул вяло, неумело сопротивляющееся тело де Грассия к себе, запрокидывая его голову назад,  нахально запуская длинные пальцы в пряди волос на затылке, придерживая его и не дозволяя вампиру отвернуться. Вторая рука стальным  обручем обвила спину, окончательно пресекая любые попытки Фауста вывернуться из щекотливой ситуации.  Вампир изумленно замер, широко распахнув глаза, затравленно и беспомощно наблюдая за требовательно целующем, нет, терзающем его губы испанцем, постепенно обмякая в его руках. Вероятно, если бы темноволосый смертный в данный момент вздумал бы разжать хватку, то  бармен  непременно бы послушно опрокинулся назад, радушно поздоровавшись с полом затылком. Отчего-то мысль о сопротивлении даже не посещала  испуганно, лихорадочно мечущийся разум затравленного вампира.
Фауст задыхался от возмущения и негодования, от внезапно подступившего острого возбуждения и нестерпимой, мучительной  жажды, от бесконечного удивления и банальной нехватки кислорода, коий перекрыл самоуверенный Диего, накрыв его уста своими в жадном, подчиняющем поцелуе. Де Грассия отчаянно уперся руками в грудь  охальнику, силясь оттолкнуть его, отстраниться, пытаясь между тем отвернуться, оказавшись в недосягаемости  губ Диего. Наконец,  гибко, пластично выгнувшись в руках брюнета, отклоняясь назад, он предотвратил таки посягательство на свои губы,  наклоняя голову и пряча  лихорадочно поблескивающий взор темных глаз, ловя ртом воздух, силясь отдышаться. Воздух же, не смотря на все старания вампира, упорно не проталкивался в легкие, застревая где-то на полпути, с хрипом срываясь в чуть вспухших от неуемного пыла испанца губ.
- Что  вы себе позволяете, месье?! Немедленно прекратите и отпустите меня – голос хриплый, злой, затравленный, как и сам сжавшийся бармен, в досаде прикусивший нижнюю чуть садящую губу.  -  Ну же отпусти, сейчас же.

С виду столь крепкий, быстроходный фрегат его надежды терпел досадное крушение, погибая на коварных подводных рифах. Не то, что бы вампир отличался излишней беспечностью, не желая замечать  оные или же недальновидно и на редкость глупо надеясь, что сможет безпоследственно преодолеть их. Но, из двух зол, как известно, принято выбивать наименьшую. Он выбрал своего рода сотрудничество со смертным. А теперь, вероятно, долженствовал отблагодарить своего спасителя  за его такой нелегкий труд. Вероятно, не стоит лишний раз подтверждать, что к подобного рода бурному  взысканию  «благодарности»  он относился весьма негативно, с опаской и недовольством. Что демонстрировал с упорством, достойным лучшего из представителей рогатого скота, бодающего створки ворот, открывающихся совершенно в другую сторону,  сопротивляясь нападкам  пылкого испанца.
Должного эффекта его упорство вкупе с отчаянными мольбами не возымело. Руки Диего по-прежнему, вьюном оплетали его стан, а лицо с чуть мутноватым, хмельным взором слишком близко. Вампир взирал на посягателя крайне неприветливо, темнота глаз все еще изумленных столь неадекватным, быстро сменяющим себя поведением человека  изучала раскрасневшийся лик его  пристально, уже не скрывая злость и страх. Де Грассия лихорадочно просчитывал  пути к отступлению, сумбурно размышляя о вариантах устранения  неожиданно – нежелательной ситуации, силясь хотя бы попытаться предугадать дальнейшие действия своего мучителя.  Однако, быстро оставил данную пустую затею, едва не задохнувшись, когда испанец в внезапном ласкающем жесте, подобно  требующему у своих твердолобых хозяев  толику внимания и нежности коту, потерся носом о его щеку.  Разве, что не замурлыкал от удовольствия, что вероятно приносил ему облик затравленно съежившегося в оковах рук, измученного  вампира. Ах, пардон, замурлыкал-таки. Фауст озлобившись,  безуспешно дернулся в его руках,  обреченно зажмурившись, засипел, немыслимо изворачиваясь. Он утерял возможность  даже огрызаться.  Пульсирующий жаждой и животным желанием разум, отказывался содействовать страдающему вампиру в потугах создавать видимость поддерживаемого диалога, дабы заговорив смертному зубы, благополучно выкрутится.  Чувствовать Диего так близко, ощущать жар его тела,  соблазнительную пульсацию его крови, стремительно несущейся по жилам - было более чем невыносимо. Ситуация ухудшалась с каждой минутой промедления. А бармен все еще никак не мог покинуть, настойчивые  путы объятий смертного. Точнее, не имел такой возможности.  Тело словно за несколько мнгновений растерявшее всю свою силу и  ловкость, казалось на редкость неуклюжим и жалким,  двигаясь крайне неохотно, отказываясь подчиняться  плененному жаждой вампиру. Все его  изголодавшееся, истерзанное долгим  воздержанием существо требовало пищи и, решительно не воспринимая отчаянные мольбы остатков здравого разума, льнуло к человеческому, такому желанному и теплому телу. Но тут, же отшатывалось, усилием воли отброшенное назад, замирало, часто вздымая грудную клетку.
Фауст едва ли не взвыл, решительно нежданно чувствуя обжигающее прикосновение губ Диего, под которыми чувствительный кожный покрой буквально тлел, пуская по телу возбуждающие голодные токи. Губы, насмешливо изогнутые в глумливой ухмылке на долю момента сменили зубы. Успешно сымитированный укус вампира возымел колоссальный эффект. Де Грассия застыл от подобной несказанно наглой выходки, казалось бы, забыв даже как  дышать, а затем, дернувшись, как от хорошего удара, воспроизвел ни с чем несравнимый хрип, который по праву можно считать предсмертным. Под таким напором, даже упрямство, за которое он только и держался  последние несколько минут, крошилось стеклянной пылью. Его «спаситель» и не думал прекращать той жесткой пытки, ошибочно  приняв нечленораздельное бурление Фауста и натужные сипы за согласие. На смену зубам, вновь вернулись губы.  А бармен усердно принялся молить всех известных всевышних о смерти.
- ПРЕКРАТИ! Не смей прикасаться ко мне.. – воспроизвел очередную звуковую атаку де Грассия,  на которую копил столько сил и на которую возлагал все свои надежды.  Разгневанно вызверившись, он, воспользовавшись  секундным  замешательством, рванулся назад, разрывая дистанцию. И отчаянно застонал, натыкаясь затылком на стену, внезапно грязно и жалобно выругался. Его надежда досадливо пшыкнув,  потухла, прежде, чем он успел что-либо предпринять. Его мучитель снова был рядом, вжимая его в стену всем своим жарким телом, беспорядочно касаясь его руками, причиняя  почти физическую боль.  Горло сдавило так, что в глазах потемнело, метнувшись предательски багряными  искрами. Бармену даже показалось, что это Диего старательно душит его, ласково шепча на ухо.  Зверь  рвал стальные цепи, прорываясь на свободу. В горле зарождалось свирепое клокотание.  Тело содрогалось так, что  картинка перед глазами меленько потряхивалась, то и дело, уплывая в сторону.  Кожа смертного пахла так упоительно, так маняще, что клыки не просто пульсировали, они взрывались болью.  На чужой укус и влажное прикосновение к мочке уха вампир в очередной раз, затравленно дернулся, вторично поздоровавшись затылком с холодной, ровной стеной. Зажмурившись, он склонил голову на бок, спасая свои уши, от посягательств Диего и его сладкоречивых трелей.
- Хватит уже. Остановись, прошу, прекрати это все. Ну же, прекрати – с губ вампира сорвался позорный скулеж, слабый и такой безнадежный. Скорее для необходимости, потому, что так было правильно. Но он сдавался.
Вновь открытые глаза смотрели иначе,  жадно и плотоядно, по-хозяйски изучая смуглую кожу на изгибе, столь учтиво предоставленной шеи. Он лишь повел головой, раздраженно отмахиваясь от пылких, сбивчивых, столь лишних сейчас слов. Хрупкие пальцы, доселе судорожно впившиеся в плечи испанца,  сжались  подобно клещам, причиняя боль, но упреждая попытку смертного дернуться. Холодные, тонкие губы прижимались в пылающей коже человека,  изучая ее, наслаждаясь  ощутимой пульсацией  крови, от которой сладко ныло в груди. Он укусил внезапно, почти без перехода и прелюдии, однако, не смотря на голод, не вонзая клыки глубоко. Сладко зажмурился, медленно выдыхая и вжимаясь в тело смертного. Пил он аккуратно, следя за тем, чтобы и капли драгоценного поила не было утеряно.

Отредактировано Фауст (2008-10-18 14:50:38)

Еще немного, прошу. Еще совсем чуть-чуть.
Нет, он не терял контроля над собой. Того не существовало изначально, впервые же мгновения задавленного накатной волной голода. Подрагивающее тело, уже от ленивого удовлетворения, ластилось к смертному, прижимаясь в навязчивой попытке быть еще ближе, ближе чем то возможно. Руки  стальными плетьми обвивали тело, то бесконтрольно впиваясь когтями в чувствительный покров кожи, то во внезапной нежности трепетно оглаживая, баюкая фальшивой лаской. Губы льнули к шее, в невозможности насытится горячим, праздно пенящимся вином жизни, бьющимся в чужом теле. Счет времени потерян уже, казалось бы, безвозвратно, будучи без видимого труда, сметенным дикой ажитацией и жаждой. Зверь вожделения был неумолим, диктуя свои догмы и беспощадно давя ничтожные обломки здравого смысла, тучными телесами своими, алчущими кровавой жатвы. И Фауст сдавался, неизбежно сдавался, смиренно вверяя неистовствующей твари бразды правления. Он был слишком слаб, должно быть, и не имел ни единого шанса повергнуть столь неосмотрительно пробужденную суть вампирью. А посему и не пытался даже, понимая, что едва ли у него найдется та немыслимая сила воли и настойчивость долженствующие осадить возжелавшего очередного жертвенного подношения   зверя. Не противоборствовал, не помышлял поднять куртуазно опущенной головы. Должно быть, он был жалок, а еще трусоват.
Еще, еще….я не прошу многого.
Безумие. Как бы то ни было банально, но чувство, испытываемое де Грассия, было подобно безумию. Столь феерично, столь пленительно было осознание вязковатой, темной влаги на языке, успокаивающей воспаленное, иссушенное жаждой горло. Живительная и столь же горячая, подобно жаркой лаве, она упругими толчками струилась по телу, пробуждая измотанное существо. Даря чувство той чудесной, ни с чем несравнимой заполненности и умиротворения. Вкус смертного столь восхитителен, что вампир почти урчал от наслаждения,  жадным зверем вбирая его в себя, почти отчаянно вжимаясь в чужое тело, словно вознамерившись поглотить Диего без остатка. Мир, словно заботливо суженный кем-то до ничтожно кусочка на котором, сплетаясь, стояли вампир и его жертва дрогнул.
Достаточно!
В помещении было душно. В воздухе металась  дикая мешанина запахов. Тяжелых, давящих, даже оглушающих. Запах человеческого тепла, пота, отвратно пряной крови, щемяще сладкой боли и наслаждения – такой знакомый запах. Запах его грехопадения. С усилием втягивая его ноздрями, он испытывал наредкость противоречивые чувства. Удовлетворение, комфорт, горечь, ненависть и острое возбуждение. Смещение чувств никакой радости не приносило, тупой, ноющей болью пульсируя в висках, не унимающейся дрожью отдаваясь в заледеневших пальцах.
На сей раз, зверь отступил внезапно, словно вспуганная с ветки  внезапным шорохом суетливая птаха. Однако, когти разжимал медленно, словно неохотно. Фауст слышал прерывистое дыхание человека где-то на грани своего сознания, медленно, но верно возвращая осознание теплоты чужого плеча под пальцами.  Диего был жив, хотя заметно ослаблен. Вампир пиршествовал себе в угоду, не желая мелочиться и отказывать себе. Но все-таки, вопреки всему, оставил свою жертву на этом свете, не то поленившись проводить за грань, не то в несвойственном проявлении благодарности, не то удивленный внезапным коротким сопротивлением отступившего было Фауста. В чем последний весьма сомневался.
- Черт бы вас побрал, месье Диего.
Багровая пелена все еще  плескалась перед глазами, а голос был наредкость чужероден и далек. Он все еще оглушенный восседал на полу, сутулой спиной опираясь о край дивана, на котором возлежала его полуживая жертва.  Как они переместились туда, бармен не помнил решительно. Окружающий мир воспринимался на редкость смутно, определяясь лишь на запах и частично осязание. Впрочем, именно сейчас де Грассия был рад своей дезориентации. Этой неспособности слышать наверняка тяжелое, частое дыхание Диего, видеть бледное, изнеможенное лицо с прилипшими ко лбу и щекам влажными темными прядками волос, с приоткрытыми губами, дрожащими ресницами и животным ужасом в расширенных зрачках.
Из окна тянуло стужей. Зверь умиротворенно, подобно безобидному, ручному зверь клокотал внутри, а вампир отчаянно не знал, что ему делать.  Обличать напористого испанца, бичевать себя, лихорадочно извиняться, предлагать свою помощь, класться, что все будет хорошо и что больше такого не повториться – сейчас все это видилось наредкость глупым, ненужным. Вероятней, правильней всего сейчас было бы уйти. Но он в неведомом упрямстве оставался, давя в себе малодушие и покорно ожидая, когда Диего оправиться настолько, чтобы выкрикнуть нечто гневное, ударить, указать на дверь.  Выдох был буквально процежен сквозь сцепленные клыки, медленно и мучительно, дабы сокрыть предательское булькающее рычание.
- Мне очень жаль.
Казалось бы, это все на что он был способен, прикрывая тоскливые глаза и плотнее смыкая отчаянно прыгающие губы.

Внезапно выпущенный из лап своей изголодавшейся сути  вампир  возвращался в грешный мир мучительно медленно, судорожными толчками.  Тряское болотце  животного безумия упорствовало, желая разжиться чем-то более существенным, нежели ничтожный огрызок минутной власти. Загадочно чавкало, ввергая  так и не оклемавшегося  бармена в состояние прострации. Но недовольно уступало, понимая, что на сей раз утолило жажду в полной мере, а для  вдохновенного сотворения из относительно мирного города кровавой бани, и  прочих бесчинств не хватало запала ярости. Получив желаемое,  кровосос мирно ворчал, позволяя снова посадить себя на цепь воздержания. Только для того, чтобы в следующий раз  единым, мощным рывком  разорвать ее, словно  худую веревку  и  подчинить себе  невозможного человеколюбца Фауста. Повергнуть и устрашить.
С упрямыми потугами  возвращалось зрение, острыми изломами мебели и причудливыми, ночными тенями, целеустремленно  ползущими по стенам. Слух,  угодливо доносящий  истеричный вой, разбушевавшейся за стенами дома  метели и сиплые вздохи полуживого испанца. На фоне заново приобретенного проступала, отделяясь от обострившегося ранее чутья, и едва ли не позабытая эмпатия.  За ней  внезапным гостем объявлялась гудящая боль в ногах, затекших  от долгого пребывания в одном положении.  И томная сытая лень, подхалимски   подбивающая на отдых после отменного кушанья. Притесненные  вампиром, за ненадобностью, чувства и  осознания спешили занять свое законное место. 
Внезапный, ехидный отклик Диего на столь риторическую фразу удивил настолько, что де Грассия сумел воспроизвести только странный булькающий звук: не то смешок, тесно переплетенный с облегченным вздохом, не то вовремя задавленное насмешливое  хмыканье. Похоже, испанец оправился настолько, что  смог не только острить,  но и шевелиться, судя по активной возне и сосредоточенному сопению со стороны дивана. Обоняния коснулся резкий запах раздражения. Его жертва, ранее  проявившая себя в роли агрессора, явно была не довольна недееспособностью собственного тела. Прикинув ориентировочные потери крови в организме человека, прибавив к оным фактор шокового состояния и обратив слагаемые во временной отрезок, де Грассия  невесело усмехнулся. Судя по всему, испанца ждет продолжительная реабилитация и несколько часов  без движения. Ослабленное тело не потерпит никаких нагрузок. Фауст даже задумал удобнее разместить Диего, но тот,  похоже, также не терял времени зря.
- Вы предлагаете мне рефлексировать стоя, месье Диего, – глухо откликнулся  темноволосый вампир, то лм огрызнувшись, то ли заинтересовавшись. Но смертный продолжал говорить, Пересмешник торопливо умолк, внимательно вслушиваясь в его  отрывистый голос и  пытаясь запомнить указания.  Подстрекаемый нетерпеливыми возгласами пострадавшего от посягательств вампирских, бармен  с трудом поднялся на ноги и  сморщил нос, глотая рвущиеся чертыханья.  Окончательно одеревеневшие ноги к попытке использовать их по назначению отнеслись весьма скептически, коварно разбегаясь по конечностям тысячами острых булавок. Беззвучно ругнувшись сквозь сцепленные клыки, вампир неловко поковылял в  милостиво указанном направлении.   Без труда отыскав нужное помещение, он оказался внутри, торопливо задрав голову, зашарил глазами по полкам.  Зрение, благо, восстановилось  достаточно споро и  царившая здесь полутьма решительно не препятствовала поискам мужчины. Необходимое отыскалось относительно быстро. Сняв с полки кувшин, украшенный красной нитью, вытянув  серебряную посудину и  уцепив склянку мутного стекла, он, не смотря на  увещерения Диего поторопиться потратил некоторое время на осмотр клетушки и только после того покинул ее.
Едва вампир появился в комнате, как человек вновь  дал распоряжение.  Вероятно,  человеку, страсть, как надоело бездейственное состояние  своего тела или не терпелось хорошенько огреть  покусившегося на него вампира чем-нибудь по голове. К промеру, хотя бы той самой чаркой, из которой де Грассия услужливо его напоит.  И ведь напоит же. Не сможет иначе, даже если мгновением после будет нашпигован дюжиной серебряных болтов и колом в сердце в качестве добивающего.
Составив необходимое на невысокий столик, вампир, оглядевшись, дополнил его высоким графином с водой.  С приготовлением панацеи  мужчина справился в рекордные сроки, избранная профессия предусматривала ловкость, быстроту действие и прекрасно развитое чувство меры. Де Грассия помог испанцу принять полусидящее, более удобное доя принятия лекарства положение. Бережно придерживая человека за плечи,  бармен поднес к его губам кубок со смешанными ингредиентами. Снадобье в разы должно было ускорить процесс поправки человека.
- Пейте, месье.

Занятость рук для него была своего рода панацеей. Весьма действенно панацеей, нужно заметить. Увлекая себя несложной работой: беспрестанным протиранием стаканов или же перебиранием бутылей,  он отвлекался от  тревожных  и нежелательных мыслей. Это неизменно помогало, убаюкивая волнение и ограждая от безрадостных зачастую размышлений. 
Сейчас, прилежно следуя заданным человеком инструкциям и изготовляя снадобье, он постепенно успокаивался.  Успокаивался ровно настолько, что мог вновь беспрепятственно вернуть на должное место сорванную под напором ярости смертного маску внешней невозмутимости. Спасительную в его случае маску, способную надежно  скрыть от Диего его далеко эмоционально нестабильное состояние. Гостеприимный хозяин дома  и без того увидел многое из того, что никак не должен был наблюдать. И суть вырвавшегося зверя была далеко не единственной. 
Постепенно исчезала с  лица та нездоровая белизна, и  блеск глаз не казался таким уж лихорадочным.  Казалось, он даже приободрился.  Хотя на Диего он - таки избегал смотреть, в невольной робости старательно отводя взгляд.
На внезапное, вероятно спонтанное предложение испанца Фауст не ответил. Только улыбнулся с мягкой неопределенностью, показывая ямочки на щеках. Не отказываясь, но и не поощряя эту задумку.  Красноречивый поток далеко нелестных эпитетов разрозненной ориентировки, направленных, как на невольного экзекутора, как на  жертву, как и на любимую до скрежета зубного  Диего Инквизицию, вампир выслушал с той же прилипчивой улыбочкой.   С явным интересом прислушивался к заковыристым выражениям и сочным, ярким сравнениям и, вероятно, не упуская случая запомнить некоторые, существенно пополнив оными сундук своего лексического резерва. Но, упрямо не смотрел на  отчаянно чертыхающегося  испанца, лишь изредка, на мгновение, поднимал взгляд, следя, чтобы тот ненароком не облился и не подавился отвратным на вкус, судя по  реакции, поилом. После  утыкался  оным  в стену, тщательно следя, чтобы тот  не скользнул вновь на темноволосого смертного.
Осилив – таки содержимое кубка испанец вздохнул с явным облегчением. Де Грассия выдавил подобие ободряющей улыбки и легко поднялся на ноги с софы, на которой уютно примостился, в процессе поения совей жертвы.
-Как будет угодно -  услужливо кивнул вампир, поворачиваясь к лежащему на диване мужчине спиной. Аккуратно примостил опустевшую посудину на краешке стола, а затем легко подтолкнул пальцами, отодвигая  от края, дабы ненароком не смести.  После чего замер, словно в раздумьях. На самом же деле осторожно прислушиваясь.  От человека веяло невероятным смешением чувств. Путаясь  в них, как в липкой паутине, Фауст  решительно не знал, что делать дальше. Уместней всего было бы оставить смертного и покинуть его дом. Он не видел никаких причин позволяющих задержаться в этом доме еще на какое-то, хотя бы самое непродолжительное время.  Но не решался двинуться с места, словно все еще ожидая, когда его жертва придет в себя на столько, чтобы выставить дерзновенного кровососа за дверь.  Диего же не торопился.
- Вот ведь нелепость! – насмешливо и вместе с тем горько подумалось бармену,  настороженно наблюдавшему за появлением в комнате прислуги.  Ему казалось, что те, узрев потрепанное состояние хозяина и учиненный в пылу короткого противостояния беспорядок,  непременно поднимут ор. Ожидал с оттенком нетерпения, сочтя это за прекрасный повод удалиться. Но слуги, к великому его удивлению едва взглянув в их сторону,  занялись своими делами.  Закрыли ставни,  подкинули поленьев огонь, сноровисто устранили следы беспорядка.  Де Грассия  вежливо потеснился,  дабы не мешать их ловкой работе, отходя и занимая  место сбоку от софы, стараясь быть максимально незаметным, а если то возможно, то и вовсе слиться со стеной.  Удалось ему это или нет, он не знал, но прислуживающий персонал, закончив, исчез, так и не удостоив  злодея, покусившегося на их господина вниманием. Вампир испытал разочарование и облегчение одновременно и после не продолжительного  молчания (очевидно не выдержав вязкой тишины) вынужденно подал голос:
- Месье…- замолчав в досаде, поспешил поправится, – Диего, как в..твое самочувствие? Я сожалею о случившемся. Я был несдержан и груб. Я хотел бы принести  свои искрение  извинения, если это возможно.

Вампир, досадуя, поджал губы.  Ожидать от испанца красочного рассказа о своем расчудесном здоровье и бодром духе было редкостной глупостью.  Лаконичный же ответ, словно камень, брошенный в воду, всколыхнул мирную гладь. Фауст почувствовал себя на редкость гадко.
Оседлый образ жизни  проявился во внезапном проявлении совестливости. Хотя сам вампир не исключал, что та  и доселе предусматривалась в его варианте. Разве что находилась в глубоком сне. Проснувшись же она ретиво принялась за работу.  Силясь восполнить досадный пробел проспанных ею лет, одаривала своего владельца  муками и терзаниями, сыпля оными, как из рога изобилия. Усердно делала его мягким, порой даже мягкотелым. Понемногу очеловечивала. Возлежавший на пестрой софе смертный яркий тому пример. Иной бы, утолив свой голод, сию секунду избавился от своей жертвы. А вместе с ней вырезал и прислугу. Или, на худой случай предал забвению. Тщательно замел следы. 
Де Грассия был досадной антитезой представителям рати кровососов.  Мало того, что он оставил   испанца в живых, но еще и обхаживал, с удовольствием третируя себя за столь неподобающую выходку.
- Знать бы только  отчего? Чем этот нахальный месье заслужил подобную благосклонность зверя? - бармен с нескрываемым интересом вгляделся лицо своей жертвы, пользуясь полумраком, царившим в помещении.  Тут развеселившись, он смешливо наморщил нос - Разве что бесстыдством и бесцеремонностью своего поведения. Не иначе.  Сейчас же Диего являл собой образец гостеприимного хозяина. И де Грассия искренне радовался полумраку, водворенному в комнате с закрытием внутренних ставней. Абсурдность ситуации отражалась в совершенно идиотской ухмылке.  Вампир недотепа  и  жертва его клыков, будничным тоном предлагающая  клыкастому чашку чая.  Есть чему улыбаться. 
- Благодарю, не стоит  -  закрепляя свой отказ, вампир  покачал головой. В помещении было  действительно прохладно и  у вампира зябли пальцы. Но уместным принять столь любезное предложение Фауст не счел. Прибегнул к проверенному и в большинстве  своем действенному способу. Собрал пальцы в кулаки и покрепче сжал.
Испанец продолжал говорить.  Пересмешник по мере хода его рассуждений мрачнел.  Выводы,  делаемые Диего его решительно не устраивали. О чем ему хотелось в резкой форме сообщить человеку. И от чего он с большим трудом удерживался. Доказывать упрямому смертному, что извиняться должен он, хотя бы потому, что довел собственное тело до подобного состояния, было бессмысленно.  Это обязательно выльется в демагогию, бессмысленную и пустую.  В результате которой де Грассия  уступит своему оппоненту, поняв бесплодность собственных попыток. Так стоило ли начинать?
- Благодарность здесь определенно лишняя, Диего. Посему я ее не принимаю – мягко заметил вампир, примирительно улыбнувшись человеку – А над предложением обещаю подумать.
Подтверждая данное обещание,  Фауст действительно добросовестно задумался. При выборе должности он не руководствовался  амбициями.  Откровенно говоря, и не выбирал вовсе. В тощем кошеле сиротливо поблескивало несколько серебрушек, которых едва ли хватило бы на  захудалую клетушку при постоялом дворе. Де Грассия никогда особенно не озадачивался проблемой заработка денег.  Промыслом его считалось воровство. Однако в тот раз, пойманный за руку, он был вынужден согласиться на условия хозяина трактира. Тот проявил благодушие, водворив вора за барную стойку. Покамест стащенное не отработает. Приноровившись Фауст уходить не пожелал.  В этой работе нашлись свои плюсы.  От говорливых завсегдатаев де Грассия узнавал о важных происшествиях в городе. О его пришельцах, которые могли оказаться..
Вампир невольно вздрогнул от неожиданности прозвучавшего голоса и повернул к говорившему голову. На просьбу человека бармен только удивленно вскинул  брови, но спрашивать ничего не стал. Безмолвно двинулся вперед, исполняя указания Диего. Покружился, чувствуя себя наредкость глупым.  А затем застыл, с вежливым недоумением и бесстрастной улыбкой взирая на испанца. Ожидая пояснений.
Он на какое-то время задумался, перебирая в голове места,  куда заносило его волею судьбы и прихотью наставника. 
- Нет, никогда – темные, раскосые глаза держали цепко, буквально пронизывали насквозь. Чуть помедлив вампир задал,  рвущийся на волю вопрос – Кого я напомнил вам, Диего?

------>домик травницы
К дверям дома аптекаря она подошла уже весьма похожей на ту особу, которую люди как правило в гости не ждут. Отсвечивающая в темноте кожа из под чёрного капюшона, холодный тёмный взгляд и белоснежные от снега волосы, могли бы испугать немало слабонервных людей, благо его слуги сим качеством не отличались. Коротко сообщив зачем она пожаловала в столь неприглядный час, девушка не перешагивая через порог стряхнула снег. Когда дверь за ней была закрыта она отстегнула плащ, отдала слуге кожух и попросила воду с сапожек стечь побыстрее чтобы не пачкать полы, подгоняя её жестом силы. В следующий шаг она не оставила после себя ни малейшего следа. Слуга предложил проводить её в комнату где она сможет подождать его господина, но Руж попросила оставить её в холе, чтобы она могла посмотреть что произошло с псами аптекаря. Слуга ушёл сообщать хозяину о её приходе, оставляя её оглаживать перепуганных до дрожи животных.
Отчаянная просьба в письме, и весьма неспешное поведение слуг без тени беспокойства слегка противоречили друг-другу, заставляя задуматься над этим фактом. Так ли плохо было тому за чьей болью она пришла и знал ли он сам об этом. Она поглаживала собак по мордам успокаивающим голосом нашёптывая им какую-то несуразицу, ведь главное было не в словах, а в эмоциях, тембре голоса и собственном ощущении в тот момент. Она сама была в лёгком смятении, но осознав это отринула сомнения ограничившись мыслью " что сделано, то сделано". Поняв что животный страх доберманов сильнее любых уговоров, она оставила собак в покое и принялась ждать возвращения слуги, позволив себе при этом вытащить из сумки тот самый потрёпанный томик что читала ранее. Когда именно она кинула его в сумку девушка сказать бы не смогла, но зная подобных аристократических отпрысков понимала что ожидание могло весьма затянуться, отчего книга была весьма кстати.